Расскажите немного о том, как вы начинали.

Я бросил школу в шестнадцать лет — особых успехов в учебе я не добился. И пошел работать, чтобы быть финансово независимым. В ранних 60-х я начал играть на барабанах и петь в одной из школьных групп в Восточном Комптоне на юго-востоке Англии, и занимался этим на протяжении дальнейших десяти лет. В то время огромное влияние на меня оказывали джазовые музыканты. В нашей игре мы использовали их опыт, одновременно развиваясь вместе с ними. Но мы не оставляли без внимания динамику рока. Все эти струйки влияний слились гармонично воедино в группе Matching Mole. Потом на одной из вечеринок я очень сильно напился, упал из окна и сломал себе позвоночник. Выйдя из больницы, я не мог больше играть на барабанах и разъезжать с концертами по миру вместе с группой. Я решил сосредоточиться на пении, развивая свой собственный подход. И этим я занимался на протяжении последних тридцати лет.

Вы помните свой первый инструмент?

Я думаю, что моим первым инструментом был мой собственный голос. Помню, когда я был маленьким, отец играл немного на фортепьяно и мы вместе пели народные песни. Первым инструментом, с которым я вышел на публику, стала барабанная установка. В конце 60-х мы больше играли в концертных залах и тому подобных местах. В студии же я начал работать с клавишными, учился играть на фортепьяно. Позже этот опыт мне очень пригодился, когда я не мог более быть барабанщиком.

У вас есть музыкальное образование?

К сожалению, нет. В школе я был никудышным учеником. Зато я многому учился, слушая джазовые пластинки, и глазел на хорошеньких девочек. И еще мне нравилась живопись. Но учеба шла плохо, я с трудом усваивал школьные предметы. Все мое музыкальное образование я получил, активно выступая, работая в студии и слушая как можно больше музыки.

Вы сотрудничали со множеством музыкантов, в том числе с Филом Манзанерой (Phil Manzanera) и Брайаном Ино (Brian Eno). Тяжело работать с такими мастерами?

Тогда я учился в одной школе с Филом Манзанерой. Я познакомился с ним через нашего басиста. У него были мысли по поводу новой группы, в которую он хотел вовлечь Брайана Ино. Я нашел общий язык сразу с обоими. Фил — открытый, общительный молодой человек. Ино часто приходил в студию после инцидента с моей травмой — я тогда больше пел. С Брайаном мы провели уйму времени, обсуждая разные вещи, часто он помогал мне, подкидывая идеи. Он очень веселый, знает гору анекдотов. У нас с ним схожие политические взгляды. Обсуждая новости, мы приходили к одним и тем же выводам. В одном мы разнились: я пришел из джаза, тогда как он — из минимализма. Но этот контраст между нами приводил к интересным творческим решениям. Мне трудно говорить о Брайане и Филе — для меня они не только профессиональные музыканты, но и братья, родные люди.

Как родился ваш новый альбом? И сколько времени ушло на его запись?

Я много времени провожу дома. Это благоприятствует написанию музыки. Музыка появляется во время работы с клавишными, барабанами, катушечником и, конечно, с партитурой. Я много импровизирую на барабанах и на фортепьяно. Иногда аккомпанирую себе старыми записями или новым материалом. Случается, что песня приходит сразу в голову, ее остается только записать. Бывает так, что за 10-12 минут ко мне приходят идеи, которые вполне могут стать основой нового проекта, я их записываю и над ними работаю дальше.

Песни для своих альбомов пишу не только я. Например, первую песню на «Comicopera» написала Аня Гарбарек (Anja Garbarek). Я люблю кубинскую музыку, и в последней композиции вы можете услышать слова народного кубинского певца Карлоса Пуэбла (Carlos Puebla). Мне показалось, что она будет отличным романтическим завершением альбома, несколько ностальгическим для меня, напоминающим о ранних днях латиноамериканской революции... Моя жена Альфреда Бенге (Alfreda Benge) занимается поэзией, ее стихи часто ложатся в основу моих песен.

Во время работы над прошлым альбомом «Cuckooland» я познакомился с музыкантами, с которыми я продолжил работу на «Comicopera». Они в точности поняли, что я хотел донести до людей, и каким образом передать то, что я хотел. Мы записывались в студии Фила Манзанеры — он не отказался принять участие в записи пластинки как музыкант. На треке «Just As You Аге» можно услышать бразильскую певицу Монику Васконселос (Monica Vasconselos).

Не было никакой первоначальной идеи или плана. Все происходило случайно и бессистемно, как придется. Я записывал песни одним махом, потом со стороны взглянул на накопившийся материал и понял, что все песни можно разделить на три группы. Кажется, что это похоже на обычную трехчастную структуру оперы, как, например, у Вагнера, но это не большая опера, поэтому я назвал ее «Comicopera».

Почему вы сменили лейбл? Ведь новый альбом выходит на Domino, а не на Rough Trade или Hannibal Records.

Я был очень рад, когда узнал в свое время о существовании Rough Trade. Тогда это был небольшой лейбл, исполненный энтузиазма. У меня есть опыт работы с крупными лейблами, но я им больше не доверяю. Они тратят кучу денег в никуда. Мне не нравится их анонимный и безличностный подход. У независимых лейблов, безусловно, нет дистрибуторской мощи мейджоров. Я вообще предпочитаю работу с небольшими независимыми компаниями, они очень дружелюбны и способны создать душевную атмосферу на студии. Лейбл, на котором я записывался прежде — Hannibal Records, — был куплен большим американским лейблом, с которым я не хотел иметь никаких дел.

Я очень удивился, получив от Domino предложение выпустить альбом. Мне импонируют их энтузиазм и энергия, свойственная небольшой молодой организации, при этом они потрясающе профессиональны. У них есть пара рок-групп, обеспечивающих им приличный доход. Конечно, есть и не очень удачные в финансовом отношении проекты — например, мои диски не приносили и не приносят много денег. Но я продаю достаточно альбомов, чтобы мне хватало на хлеб с маслом.

Вы продолжаете общаться с коллегами из Soft Machine?

Мы постоянно созваниваемся с Хью Хоппером (Hugh Hopper). С другими я потерял связь — они занялись бизнесом, ведут теперь совсем другой образ жизни.

Какова доля композиции и импровизации на последнем альбоме?

Я много импровизирую — это влияние джаза, но работаю я несколько иначе, чем принято в джазе. Там ты по стандартной схеме начинаешь с композиции и потом на ее основе импровизируешь. У меня наоборот. В студии при записи песен мы с другими музыкантами берем за основу любые спонтанные идеи и на их основе начинаем записывать до десяти версий одного и того же трека. Потом я редактирую их, придавая им форму. На мой взгляд, спонтанные мысли работают лучше, чем работа по плану. Но в результате все становится на свои места. Это похоже на работу документалиста или на создание фильмов о природе — например, о птицах. Ты снимаешь сотни часов, пока не получишь то, что тебе нужно. Потом отрезаешь ненужное, и в конце концов получается связный и логичный фильм, хотя в начале работы ты не знал, с чего начать и что будет дальше. Я работаю так же. Но при этом в студию я всегда прихожу с уже приготовленным заранее материалом, чтобы немедленно начать работу.

Я предпочитаю работать с джазовыми музыкантами, потому что им понятен мой рабочий процесс. Я даю им минимальное представление о том, что я хочу от песни, и позволяю им самим интерпретировать мои слова. Я включаю в свою музыку их ответную реакцию на мои идеи. Например, в середине «You You» можно услышать что-то от армянской музыки в игре кларнетиста Гилада Ацмона (Gilad Atzmon). Гилад записал несколько сессий на кларнете, саксофоне и других духовых, и я выбрал из них понравившиеся мне импровизации на кларнете, при этом заранее я не указывал ему, что играть.

Похоже на манеру работы Sun Ra.

Да, мне нравится его подход. Я уважаю старую джазовую традицию, в которой каждый музыкант должен обладать своим собственным голосом. Я давал каждому высказаться, но при этом старался, чтобы песня в итоге не потеряла цельности.

В ваших песнях часто затрагиваются политические вопросы. Какую роль сейчас играет политика в вашей жизни?

Для меня это важно. Думаю, мои политические взгляды, лежащие в основе моего творчества, не сильно менялись с течением времени. Основная идея заключается в том, что я живу в стране, которая в экономическом и военном смысле была успешной мировой империей, и я пользуюсь этими успехами. Большинство людей в мире говорят по-английски — это огромный плюс для английских музыкантов. Также это означает, что у нас есть доступ к ресурсам, изначально отсутствующим в нашей стране — например, к чаю или кофе.

Я представитель послевоенного поколения, и в молодости я видел, что поколение моего отца разочаровалось в идеи империи, поскольку это всегда приводит к увеличению пропасти между богатыми и бедными, между сильными и слабыми. Это постоянный страх, ненависть и нестабильность.

Многие меня неправильно понимали и считали предателем. Мне нравилась музыка со всего света. Английская музыка до The Beatles не пользовалась популярностью и не была так важна. Я слушал афроамериканскую, русскую, африканскую и китайскую музыку. Я стремился быть гражданином мира. Идея объединенных наций мне нравилась больше, чем идея империи. Она более эгалитарна и человечна. Мне очень не нравится, что американское правительство скатывается к имперским взглядам. Я не поддерживаю решений и действий Белого дома во внешней политике и осуждаю сотрудничающих с ним Англию и Израиль. Англоговорящие правительства не должны указывать остальным, как себя вести и что делать — прежде всего нужно следить за своим собственным поведением.