Думаю, многим поклонникам Can будет интересно, если ты сам представишь, хотя бы кратко, основные факты своей биографии? 

Я родился рядом с Иокогамой. Иокогама — это большой город, в котором живет около четырех миллионов человек. С конца 60-х годов, начала эпохи хиппи, я живу в Европе. Все это время я обитал по большей части в Германии, хотя зимой на три-четыре месяца уезжал в Австралию.

Почему ты предпочел Европу Штатам? В Сан-Франциско ты бы мог быть ближе к Тимоти Лири и прочим психоделическим наставникам?

Там я успел побывать еще до «времени цветов», а потом путешествовал по Азии и в 1968 году добрался до Европы.

И первая страна в Европе, в которую ты попал, была...

Россия. Я сел на Транссибирский экспресс в Находке, что рядом с Владивостоком, доехал до Москвы и провел там три дня.

Да уж, оказаться в те годы в самом центре самой закрытой страны...

Вот именно. Тебе трудно в это поверить?.. Еще ведь было очень холодно... Но после трехсот граммов водки можно оказаться где угодно!

А после этого ты поехал в Германию?

Не сразу. Я три года жил в Швеции. Я был молод, мне нравилась зима. Не то, что сейчас. Мне нравилась эта страна — столько красивых девушек вокруг. Я был уличным музыкантом и художником, деньги тратил на путешествия. На самом деле, я не хотел ехать в Германию, а собирался вернуться домой, в Японию. Просто в Мюнхене я получил очень хорошую работу в мюзикле «Волосы» («Hair»). Там от меня требовалось петь и танцевать всего два часа в день, что я и делал на протяжении трех месяцев. 

Ты добавлял в «Волосы» что-то от себя? 

Нет, ведь это был всего лишь мюзикл. Сначала я гордился, что в нем участвую, но потом эта работа начала мне надоедать — каждый день одно и то же. Я ушел играть на улицу. Я нашел там что-то, не могу вспомнить что... Двое участников Can заметили меня, сидя в кафе. В тот вечер они выступали на большой дискотеке, в которую могло набиться до 5 тысяч человек, и им нужен был вокалист. Они предложили присоединиться. Я согласился и остался с ними на три года.

Я слышал, что после первого вашего совместного выступления в зале осталось только 60 человек...

Не совсем так. Мы играли очень медленную и красивую музыку, и нас остались слушать человек 200. Но потом в зале завязалась драка, приехала полиция, и наше выступление проходило уже на глазах тех самых 60 зрителей.

Записав основные альбомы Can, ты ушел из группы?

Да. Было трудно это сделать. Долгие отношения меняют личность... Одиннадцать лет я не занимался музыкой, ничего не слушал. Она мне была вообще неинтересна.

Вижу, интерес каким-то образом выжил...

Да, я вернулся к музыке в 1984 году. У меня был рак, я был при смерти, меня должны были оперировать.

В то время ты был свидетелем Иеговы?

Да. Как-то я спас самого себя.

Это чудо, потому что ты отказался от переливания крови.

И я до сих пор против этой процедуры. Более того, я против пересадки органов.

Зная много европейцев и американцев, ищущих спасения в дзен-буддизме, мне очень странно видеть японца, принявшего христианство.

У каждого свой путь. Я больше верю в Библию, чем в буддизм. Буддизм — это философия, а я не верю в философию.

Идея создания Network пришла к тебе спонтанно?

Network существует десять лет, первый концерт состоялся в Японии в 1997 году. Вплотную я занялся музыкой в 2003 году, после того, как ушел из одной японской компании.

Если не секрет, чем ты там занимался?

Не секрет. Техническим обслуживанием. Хорошая, простая работа. Решение проблем клиентов. Все в таком духе.

Твоя сеть «звуковых носителей» (прим., «sound carrier» = музыкант — термин самого Дамо) становится шире?

Да, она постоянно расширяется. Пока я не играл только в Австралии или Новой Зеландии, но у меня еще есть шанс туда добраться.

Ты записываешь свои концерты?

Мне не нравится документировать свои выступления.

Хольгер Чукай (Holger Csukay) записывал каждую свою репетицию...

Он работает больше в студии, это немного другой жанр. Я работаю вживую. Если я буду записывать каждый концерт, то у меня дома не останется свободного места.

Не каждый может позволить себе присутствовать на каждом твоем концерте…

Поэтому я выпускаю только «живые» CD, в том числе на своем собственном лейбле.

В этом году будут новые релизы?

Я еще ничего не планировал, ведь до конца года еще далеко (смеется). У меня дома столько накопилось сырого материала, что на его прослушивание потребуется не меньше 300 часов. А их у меня пока нет.

Запись дисков или концерты — тебе часто приходится сталкиваться с этой дилеммой?

На самом деле, многие группы, с которыми я играю, сами записывают наши выступления. Эго избавляет меня от необходимости думать об этом. Если кто-нибудь, например, в Польше выпустит диск с записью нашего совместного концерта, у меня не будет претензий. Мне нравится ломать рамки, в пределах которых существует музыка. Многие собирают группу, репетируют, записывают альбом в студии, планируют туры, играют одно и то же тысячи раз. Мне это скучно, я никогда этим не занимался и заниматься не буду. Я люблю каждый день сочинять новую музыку.

Музыка как процесс?

Музыка это и есть процесс. Мне не нужны ответы. Они не имеют отношения к творчеству.

Кто отбирает музыкантов для участия в твоих концертах?

Этим в основном занимается промоутер. Он ищет музыкантов по всему миру, некоторых из них я впервые вижу именно на своих концертах. С Safety Magic я знаком, с ними я отыграл два концерта в прошлый раз.

На твой взгляд, в импровизации существуют национальные жанровые предпочтения?

Англичане больше склонны к року, в то время как французы и итальянцы предпочитают экспериментальную музыку, а немцы — электронику. Русским удается смешивать все жанры и находиться между ними всеми. Но я думаю, что экспериментальной музыки здесь меньше, чем в других странах.

Может быть, причина в консервативном музыкальном образовании?

Русские музыканты очень сильны технически и теоретически, но этого недостаточно для создания хорошей музыки. Для этого нужно быть прежде всего творческой личностью. Здесь много творческих людей, еще не нашедших себя, свой собственный саунд. У России богатая культура. В свободное время я слушаю только русскую классическую музыку — Прокофьев, Рахманинов, Шостакович. В этом плане мне особенно близки двадцатые годы XX века. Я знаком с внуком Прокофьева, Гаврилой Прокофьевым (Gabriel Prokofiev), он был на моем концерте в Лондоне. В прошлый понедельник у меня был концерт со струнным квартетом. Мне нравится импровизировать с исполнителями классической музыки, потому что они знают, как строить хороший звук, у них есть чувство перспективы изнутри звука. С джазовыми или рок-музыкантами всегда получается звук, похожий на джаз или рок.

Ты следишь за тем, что происходит в японском андеграунде? Общаешься с Acid Mothers Temple?

Они мои друзья. Я играл с ними пару раз.

У тебя есть какие-то инструментальные предпочтения?

Мне нравится смешивать инструменты, играть с разными музыкантами, например, с двумя гитаристами, иногда с пианистом. Было дело, играл с четырьмя лэптопперами, пробовал выступать с двумя диджеями. У меня есть диск, записанный с хип-хоп командой. Мне не нравится делить музыку по категориям, потому что музыка — это целая вселенная, а категории придуманы для коммерческих целей. Тебе легче найти в магазине нужные диски, если они расставлены по алфавиту и жанрам. Мне это не нравится, потому что столько всего можно выразить и сделать в музыке. Моя музыка — это процесс, который никогда не заканчивается (игра слов: «Never Ending Tour» — название мирового турне Дамо Судзуки). Я могу два с половиной часа импровизировать на одну тему.

С кем из Can ты продолжаешь общаться?

Ни с кем. Мне это не нужно. Последний раз мы все виделись на похоронах гитариста группы Михаеля Кароли (Michael Karoli). А на прошлой неделе я играл на одной сцене (но не вместе) с Малькольмом Муни (Malcolm Mooney), первым вокалистом Can, но мы с ним даже не пересеклись.